Радость пути

Барокко в искусстве — макиавеллизм в политике. На политической сцене эпохи действуют большие и малые деспоты, столь же жестокие, сколь и распущенные. Рядом с ними стоят вероломные и своевольные полководцы, администраторы, дипломаты. Им с виду противостоят, а в действительности их дополняют так называемые странствующие люди долга, не жалевшие ни своей, ни чужой жизни ради отмщения за поруганную честь. Культ чувственного удовольствия, настроение анархической вольницы были оборотной стороной военно-бюрократического бездушия.

Из всех философских школ древнего Китая даосизм представляет, пожалуй, наиболее радикальную и, во всяком случае, наиболее продуманную и последовательную попытку примирить подлинность с безличной судьбой, опыт собственного могущества — с подавляющим индивидуальность порядком деспотии. Утверждая связь несвязуемого, Чжуан-Цзы провозглашает торжество игры, которая помещает возможные точки отношения к миру в бесконечную перспективу посредования, не подчиняя их тому или иному догматически установленному принципу. В игре доводится до предела контрастная со-бытийность «своего» и «чужого», личной воли и анонимного порядка, испытующего и испытуемого. Чжуан-Цзы до такой степени предан игре, что распространяет её даже на древние символы святости, упраздняет с её помощью дистанцию между богами и людьми, но делает это для того, чтобы собрать воедино божественное и человеческое и позволить человеку интериоризировать, схоронить в себе Небо. Не поклонение богам, а включение их в себя, низведение небес до земли составило впредь содержание религиозного подвижничества даосов.

Даосская философия в своей основе не есть «школа» или «течение» мысли. Она представляет самое сердце культуры, поскольку именно игра и коммуникация, а не идеи и не формулы вдыхают в неё жизнь. Её источник — не отливающаяся в законченные продукты, неопределённая и вездесущая творческая стихия, которая в равной мере заявляет о себе в снах и воображении, игре и смехе, грёзах и видениях — во всяком первичном до-чувствовании, доверии, до-понимании, прежде чем она станет тем или иным видом «творческой деятельности» и перейдет в признанные культурой формы. Это творческое бытиё, равно принадлежащее жизни и культуре, не поддающееся концептуализации, но составляющее неограниченный контекст мысли, связывает все формы человеческого сознания в крайне неопределенном, но более безусловном единстве, чем связи понятийных схем. Оно преломляется в сознании каждого бесконечно разнообразной игрой граней единого кристалла.

Остаётся свести воедино то, что не сходится в уме: забытое и предвосхищаемое, фантастическое и безыскусное, жертвуемое и ничейное. Здесь мы достигаем предела субъективного и воспринимаемого языка и должны шагнуть к внесубъективному и невоспринимаемому языку Начала, не имеющего продолжения. Чжуан-Цзы не стремится ни доказывать, ни убеждать. Он лишь предлагает каждому испытать себя жизнью и найти самому, с чем ему легче и радостнее всего живётся. И жить с этим. Ибо каждое дело поверяется его плодами.

Рекомендуемые статьи:

Образ Ивана Грозного в народной поэзии Арзамасского края
Казанский поход и завоевание Астраханского царства, органично связанные в сознании современников с именем Ивана IV, составили сюжетную основу многочисленных произведений фольклора. Царь-победитель стал героем большинства исторических песе ...

Жизнь древнего Рима: распорядок дня
Жизнь римского населения была, конечно, очень пестрой. Бедняк, зачисленный в списки получавших хлеб от государства, преторианец или пожарник, ремесленник, клиент и сенатор жили очень по-разному. И однако рамки, в которые укладывалось это ...

Софисты как явление истории образования
На времена Софокла приходится первый всплеск того неоценимого по своим последствиям для позднейших эпох духовного процесса, которого мы уже должны были коснуться ранее, — возникновение так называемого "образования" в узком смысл ...