Динамика развития читательской активности и усложнение мотивов чтения на протяжении 18-19 веков

Как здравомыслящий, много повидавший и познавший человек, Карамзин констатирует, что условия жизни в России не способствуют развитию талантов. И в этом смысле он остается настоящим последователем Новикова, который тесно связывал состояние общества с развитием в нем образования и утверждал, что науки «вольностью процветают». Неоднократно в сочинениях Новикова на примерах разных цивилизаций и разных обществ проводилась мысль о том, что только свободное положение граждан может поддерживать в обществе влечение к творчеству: и научному, и художественному. В подтверждение Он приводил примеры из римской истории: « когда последовало подлое рабство во времена императоров, то сей благороднейший жар (жар творчества – Г.Щ.) вдруг погас.» В другом месте, рассуждая о причинах успешного развития гуманитарных наук в Англии, Новиков недвусмысленно связал тип общественно-политического устройства с успехами просвещения: «англичане оказали великие успехи в философии; причина тому гордая вольность их мыслей и сочинений». Итожит эту серию афоризмов точный и емкий вывод: «Нигде, где только рабство, хотя бы оно было и законно, связывает душу как бы оковами, не должно ожидать, чтоб оно могло произвести что-нибудь великое» (Московское ежемесячное издание. 1781. Т.1. С.286).

Для Карамзина эти пророческие высказывания Новикова стали аксиомой. Проехав пол-Европы, увидев бушующую в огне революции Францию, деловитую Англию, спокойную Швейцарию и сосредоточенную в философском поиске Германию, Карамзин воочию убедился, насколько взаимосвязаны уровень гражданских свобод и уровень образованности общества. Чем последний выше, тем более требовательными в отстаивании своих природных прав делаются люди, и в то же время у них появляется больше шансов на цивилизованное разрешение конфликта. Новиков также предугадал и другое социальное явление, фактическое подтверждение которого сам он вряд ли еще мог видеть: «Народ есть первый собиратель плодов, науками приносимых, к знатным же они приходят весьма поздно» (там же, С. 282). Карамзин, будучи сторонником дворянских привилегий и монархистом, все же радовался, встречая в жизни приметы пробуждения интереса народа к чтению, а значит, и пробуждение его мыслительной деятельности. В статье «О книжной торговле и любви к чтению в России» он отмечает рост любознательности простого народа: «Правда, что еще многие дворяне и даже в хорошем звании не берут газет, зато купцы, мещане любят уже читать их. И самые бедные подписываются, и самые неграмотные желают знать, что пишут из чужих земель! Одному моему знакомому случилось наблюдать несколько пирожников, которые, окружив чтеца, с великим вниманием слушали описание сражения между австрийцами и французами. Он спросил и узнал, что пятеро из них складываются и берут московские газеты, хотя четверо не знают грамоты, но пятый разбирает буквы, а другие слушают». В приведенной цитате внимание современного исследователя не может не привлечь тема статья, которую читают крестьяне – это война, которая разгорается в Европе. В данном случае очевидно, что не только аудитория должна вырасти для чтения, но и журналистика должна настолько развиться, чтобы понять, какой тип информации отвечает насущным интересам народа, а не руководствоваться при этом собственными предпочтениями и навязывая их остальным. Чуть выше Карамзин говорил о росте тиражей московских газет, и в этом месте он подчеркивает интерес простого народа к чтению периодических изданий. Очевидно, что далеко не личные причины, а именно его журналистское настоящее, заставляют Карамзина подчеркивать интерес к прессе. Его, как профессионального литератора радует свидетельство того, что русская журналистика за 18 век стала заметным социальным явлением, значение которого отчетливо обозначились и для простого народа.

Между тем отношение к книге тоже менялось, и на этом пути своеобразным промежуточным этапом стало чтение лубочной литературы, неоднократно высмеянной на протяжение 19 века. Самые низшие из грамотных слоев – крестьяне и посадские люди – одновременно были самыми консервативными. Но и этой группе, как и той, что находилась ниже ее по образовательной лестнице, то есть неграмотным, был присущ интерес к лубочной книге. Производство последней стало доходным делом, и целые села в окрестностях Суздаля занимались этим промыслом. Лубочные картинки имели самую обширную аудиторию. Они висели и в избе неграмотного крестьянина, которому однажды прочитали подписи к картинкам, а в дальнейшем они становились отправной точкой народной фантазии. Но и более высокие по социальному статусу группы: от городского мещанина и до мелкого провинциального чиновника не отворачивались от них, выпуская тем самым на волю скрытую стихию «карнавального начала», которое было своеобразной прививкой от социальной депрессии и бесперспективности.

Рекомендуемые статьи:

Арабская литература
Роль арабов в мировой цивилизации связана с возвышением и распространением ислама и основанием империи халифов. Сведения о доисламской истории Аравийского полуострова крайне скудны и изобилуют пробелами. Однако литература у арабов (по бол ...

Музыка как молчание
Cреди "особых примет" постмодерна едва ли не главной стала "тенденция к молчанию". Ее радикальные проявления хорошо известны: "4'33" Джона Кейджа, незакрашенные холсты Роберта Раушенберга, часовой фильм корей ...

Московская
Московская школа возникла на основе иконописи Владимиро-Суздальской Руси XIV - XV веков. Специалисты изучают древнюю живопись Владимиро-Суздальской Руси по остаткам фресок Переславля-Залесского, Владимира и по единичным экземплярам икон, ...